Айман ЖУСУПОВА, социолог: Социальные медиа приобретают особую значимость в условиях «ручных» СМИ и тогда, когда власти реагируют на те или иные события с опозданием, а то и вовсе игнорируют их. В таких случаях граждане все чаще обращаются к социальным сетям. Можно ли по последним судить в целом о настроениях, царящих в Казахстане? На мой взгляд, нет. Соцсети дают некую картину того, как людьми воспринимаются те или иные факты и явления, но они никак не отражают количественные показатели: по ним невозможно сделать вывод о том, какая часть общества придерживается той или иной позиции. Тем более что в сети много проплаченных комментариев, немало таких, кто сознательно и целенаправленно пытается сформировать определенное общественное мнение. Степень политической активности в виртуальном пространстве значительно отличается от поведения в реальной жизни. Достаточно поставить «лайк», поделиться материалом, подписаться на сайт или на конкретного блогера – и это может рассматриваться как форма политического участия в режиме он-лайн. Тогда как в реальности этот же человек может вести себя и даже говорить совершенно иначе.
Толгонай УМЕТАЛИЕВА, политолог: Граждане, воспитанные в государ стве, которое агрессивно навязывало свое, было нетерпимым к инакомыслию, не уважало человеческое достоинство, навешивало ярлыки вроде «врагов народа», сегодня уже сами в социальных сетях демонстрируют эти привитые им навыки поведения. Поэтому я не думаю, что мы живем в параллельных мирах: тот же Facebook отражает то, что скрыто в реальной жизни. Кроме того, как мы можем наблюдать, некоторые вопросы, обсуждаемые в социальных сетях, оказывают влияние на реальные действия, и нередко складывается впечатление, что «реальность» противостоит социальным сетям. Взять, к примеру, дискуссии вокруг празднования 9 Мая в нашей стране. Чего хотят их инициаторы? Пока мы видим, что они могут лишь организовать «выхлоп» эмоций, собрать под этот шум людей. А вот объяснить, в чем же заключается их позиция, почему они против празднования 9 Мая, эти люди не в состоянии. Понятно только, что они против России, против СССР и агрессии. Для них важно, что они «против», а значит, и другие должны поддержать их в этом протесте, в противном случае им, то есть другим, грозит участь стать «заклятыми врагами». Вопросы, касающиеся переосмысления прошлого опыта, развития казахского языка, волнуют не только тех, кто сидит в социальных сетях. Но эти проблемы не решаются че рез такие вспышки ярости и агрессии, это куда более серьезный и длительный процесс – он требует по-настоящему содержательных дискуссий, прежде чем можно будет определиться с тем, что же мы хотим изменить и чего достичь. В нашей стране мы были свидетелями очень многих непродуманных реформ-экспериментов, которые не были осмыслены и поняты, прежде чем начали реализовываться.
Попытки перевести письменность с кириллицы на латиницу я воспринимаю как попытки дистанцироваться от русского мира. Но, дистанцируясь от русского мира, мы ни на йоту не приблизимся к западному миру, мы останемся в изоляции. А изоляция – это гибель для нации. Вот наши сторонники перехода на латиницу как раз и называют в качестве главного аргумента переход на латинскую графику таких тюркоязычных стран, как Казахстан, Узбекистан, Азербайджан. Азербайджан мы не будем рассматривать, потому как турецкий и азербайджанский языки очень близки, как и народы этих стран. И у них этот переход происходит менее болезненно. Но почему переходит Казахстан? Страна, которая имеет наиболее тесные связи с Россией? Это попытка выстроить некую стену, дистанцироваться от русского мира. Потом, Казахстан – это богатая страна, там казахская элита уже давно отправляет своих детей для обучения на запад. И для элиты западная культура, как и языки, уже не являются чужеродной.